Кастрированные желания

Всем, казалось бы, должно быть хорошо известно о центральной роли желаний для деятельности человека, но многие ли задумывались о происхождении своих желаний, частоте их возникновения, очевидности и ясности содержания, принадлежности этих желаний именно нам, а не нашим близким или другим авторитетным людям? Ответ, по всей видимости, будет отрицательным, и это, скорее всего, является следствием нашего отношения к желаниям как к чему-то само собой разумеющемуся и не требующему дополнительных разъяснений. Однако в настоящей работе мы как раз наткнулись на недостаточность нашего привычного взгляда на желания, ведь налицо парадокс: избыточный вес в заметной степени отравляет жизнь, но желание его сбросить не является настолько сильным, чтобы совершить конкретные решительные действия. Причём эти действия достаточно понятны и не требуют каких-то уж совсем сверхчеловеческих усилий.

Фрейд говорил, что желание – это стремление ослабить напряжение. Однако в нашем случае напряжение почему-то не достигает той степени интенсивности, когда появляется отчётливое желание. Есть устойчивое подозрение, что недостаточность желания похудеть обусловлена неполноценностью самого желания. Такой вывод напрашивается из наблюдений за пациентами, оставляющими впечатление дефицита у них необходимой психической энергии для соответствующих действий. Пациенты сами, чувствуя что-то нелогичное в своём поведении, стараются объяснить такую нехватку силы различными причинами, в том числе недостатком силы воли или ленью (о чём мы подробно писали в пятой главе), однако подобные аргументы вызывают дополнительные вопросы, которые или остаются без ответа, или ответы порождают новые вопросы, и так далее. Поэтому идея о том, что желаниям похудеть принципиально не хватает какой-то энергии, которая делает эти желания жизнеспособными и продуктивными, остаётся.

Что же это за дефицит? Как говорится: вопрос на миллион долларов. (На самом деле речь о гораздо более солидной сумме, ведь по приблизительным оценкам экспертов в одних только США в индустрии похудения оборот финансов составляет около 25 миллиардов долларов ежегодно.) Помочь разобраться в этом нам могла бы экспериментально доказанная, т.е. научно обоснованная, психологическая теория мотивации. Однако таких теорий множество, и в них ещё очень много неясного.

Пожалуй, на сегодняшний день уверенно можно утверждать следующее. Зарождение желаний происходит в результате влияния внешних и внутренних факторов – стимулов, которые могут сочетаться в различных комбинациях. К внешним факторам относится разнообразное давление среды, которое мы постарались подробно описать в этой книге ранее, и среди них большую роль играет привлекательность цели. Если цель больше пугает, чем вселяет надежду и вызывает радость, то привлекательность такой цели можно расценивать как очень низкую или даже негативную.

Внутренние факторы определяются сформировавшимися на базе врождённых темперамента и конституции личностными чертами и установками, а также действием бессознательных мотивирующих сил, которые разные учёные именуют и классифицируют по-разному: инстинкты, влечения, потребности, побуждения или стремления. Вероятно, не изучающего профессионально психологию читателя удивит, что сегодня в научном мире нет единого – признанного всеми – взгляда на обозначение этих глубинных движущих сил, конкретную область их влияния, а также как соотносятся одни теоретические положения с другими. Например, неясно, как инстинкты соотносятся с потребностями. В любом случае мы не обнаружили, как погружение в существующие теории и научные дискуссии поможет лучше разобраться в интересующей проблеме. Не вызывает сомнений одно: в случае недостатка мотивации для похудения сила стимулов для сброса веса меньше, чем сила противоположных стимулов – его не сбрасывать; что бы мы под понятием стимул не подразумевали. Иначе, согласимся, понять дефицит мотивации у нас не получается.

А вот что нам действительно представляется полезным ещё обсудить, так это метаморфозы желаний в индивидуальной истории человека, особенно – первых желаний его раннего детства. Как не слишком сложно догадаться, огромная часть желаний новорожденного направлена на мать. В этот исторический период мать для младенца представляет весь мир, в том числе его самого. Так происходит потому, что в психическом восприятии ребенка она пока не отделена от него и является необходимейшим условием удовлетворения его потребностей, вследствие чего мотивация новорожденного неразрывно связана с этим важнейшим первичным объектом любви. Только по мере взросления и созревания высших психических функций ребенок будет способен к постепенному принятию своей автономии, инаковости своей и матери, пониманию своих собственных – несвязанных с матерью – желаний, а ещё позже – к принятию ответственности за их осуществление. Однако совершенно очевидно, что данный процесс может протекать у различных детей по-разному.

Да не прозвучит это слишком странным, но мать – тоже человек. Сей неопровержимый факт значит, что, как и все люди, она подвержена действию стресса, может находиться в депрессии или иметь какую-то другую психопатологию, обострившуюся при рождении ребёнка, сильно зависеть от супруга и его состояния, может быть достаточно зрелой, чтобы стать хорошей матерью, или нет. Знаменитая фраза Джойс Макдугалл гласит: «Мать должна соблазнить своего ребенка жить», и эта парадоксальная фраза, по мнению отечественного психоаналитика А.В. Россохина, означает, что призвание матери состоит в том, чтобы заразить ребёнка своей жаждой жизни, своей любовью, научить его получать удовольствие от жизни, помочь ему обрести собственные силы и передать ему умение заботиться о себе самому. Психоаналитик Штерн подчёркивает также, как важно для правильного развития младенца, чтобы в ходе эмоционального общения с ним мать демонстрировала ему «жизнерадостные чувства», контактируя с малышом или просто находясь в границах его сферы наблюдения.

Процитированные аналитики рассказывают про оптимальные условия для воспитания ребёнка. Дональд Вудс Винникотт делает важное дополнение, когда говорит, что младенцу нужна «достаточно хорошая мать», но не идеальная. Не вдаваясь в подробности (откуда в роду человеческом появился идеальный индивид, и не говорит ли это о его скрытой психопатологии?), скажем, что с идеальным существом невозможна здоровая идентификация, а, следовательно, такая мать у ребёнка будет вызывать больше фрустрации, зависти и злости, чем удовлетворения и желания жить. Но стоит всё-таки вернуться к реальным матерям.

Возвращаясь к ним, мы понимаем, что благоприятными для воспитания ребёнка условия жизни были далеко не у всех. Это было связано как с внешними обстоятельствами, так и с внутренним психологическим состоянием матери. Нехватка средств и времени, другие дети в семье, больные и старые родственники, за которыми нужно ухаживать, необходимость быстрого выхода на работу, психологически или физически отсутствующий отец ребёнка, дефицит другой поддержки, депрессия, стресс, а также множество иных вероятных причин могли привести к тому, что психическое состояние матери не позволило ей создать оптимальные условия для развития своего чада. Более того, попав в такие обстоятельства, она могла – чаще неосознанно, но иногда вполне осознанно – винить в этом новорожденного, частично смещая на него злость с других включенных в ситуацию участников.

Макдугалл, ссылаясь на исследования Брезельтона (1982) и Штерна (1985), пишет, что они наглядно продемонстрировали, как дети постоянно посылают своим матерям сигналы относительно того, что они хотят, и что им не нравится. В зависимости от того, насколько мать свободна от внутренних давлений, она будет находиться со своим ребёнком в тесном контакте посредством именно этих сигналов. Если внутренний стресс и тревога мешают ей наблюдать и правильно интерпретировать плач, улыбки и жесты своего ребёнка, она может, напротив, осуществлять насилие в отношении этого крошечного коммуникатора, навязывая ему свои собственные потребности и желания, что приводит ребёнка к постоянным фрустрациям и гневу.

Эти истории про то, как мать, отягощённая другими проблемами, не могла психически полноценно быть со своим ребёнком, так как она мысленно находилась с мужчиной, которого физически не было рядом. Осуждать её бессмысленно, так как делала она это неосознанно – просто по-другому в тот момент не могла. Драма в том, что младенец тонко чувствовал мамино отсутствие и в силу эгоцентрического мышления, присущего этому возрасту, приписывал его причины собственным недостаткам, которые с тех пор поставил бессознательной задачей исправить. Задачу эту можно сформулировать примерно так: стать идеальным человеческим существом, т.е. совершенно без недостатков. Только таким образом, по мнению ребёнка, можно заслужить абсолютную (безусловную) материнскую любовь. С тех пор приоритет в бессознательной мотивации стал принадлежать этой главной цели, а истинные индивидуальные желания перешли в разряд второстепенных, как не имеющие такого же жизненно важного смысла; со временем большая часть их просто перестаёт осознаваться. Так происходит утрата желаний.

В очередной раз должны напомнить, что описанным детским мечтам не суждено сбыться, ведь ребёнок ошибался, и психическое состояние матери было связано не с ним, а с другими причинами. Как и в выше представленных историях, оно часто связано с отсутствием или сильным недостатком мужского начала в жизни матери. После рождения ребёнка ей крайне важно ощущать поддержку мужа, которая выражается в том числе в регулярном сексуальном удовлетворении. Недооценка этого влияния чревата невозможностью матери психически слиться со своим младенцем и чутко удовлетворять его не только телесные, но и психологические потребности. В благоприятно протекающих обстоятельствах ребёнок растёт полностью уверенным в материнской и отцовской любви, не боится её потерять, а, стало быть, может хорошо понимать собственные желания и спонтанно развивать свои творческие способности.

Но даже при таких благоприятных условиях, хотим мы этого или не хотим, мы появляемся на свет, можно сказать, в объятиях родительских ожиданий: любой родитель не может не фантазировать – сознательно или бессознательно – о реализации его чадом неких проектов. Однако, нет сомнений, что масштабность этих проектов будет зависеть, в свою очередь, от степени психологической независимости родителей в собственном развитии, т.е. от реализации ими в жизни личных способностей и талантов, а не только попыток оправдать ожидания своих родителей. Такая наследуемая мотивационная линия стороннему наблюдателю покажется абсурдной, но мы должны помнить об абсолютной власти бессознательных желаний, пока какие-то важные инсайты (прозрения) в результате психотерапии или сильнейших жизненных потрясений не дадут другое видение вещей.

В этой иллюстрации видно, как пациентка борется-спорит со своим жёстким Суперэго, говорящим ей, что она – плохая и неблагодарная дочь. Тем не менее, такая борьба в её случае представляется жизненно необходимой в буквальном смысле, ведь речь идёт о том, чью жизнь она будет проживать: свою или реализовывать тайный родительский проект? Оправдание неких родительских ожиданий вместо реализации собственного уникального потенциала – странная и негуманная идея; о проблемах идентичности и формирования Ложного «Я», которые здесь также представляются неизбежными, мы уже писали.

Нет сомнений, что одиозные родительские планы могут приводить к подавлению спонтанности, функции воображения и воли ребёнка в детстве. Результатом такого жесткого воспитания может стать ленивый, безвольный характер индивида с как будто остановившемся желанием развиваться.

Однако отстаивать свою индивидуальность бывает очень непросто. Во-первых, сложившийся характер вместе с суровым Суперэго воспринимается как сама личность со своими особенностями. Перемены в характере могут восприниматься с сильной тревогой, как будто опасности подвергается само «Я», и есть угроза психической гибели. В процессе психотерапии такие тревоги далеко не редкость: пациент хочет избавиться от душевной боли, но вместе с ней боится потерять самого себя. Во-вторых, попытки лишить «внутренних родителей» кастрирующей власти над пациентом вызывают у последнего острое чувство вины. Этот механизм несложно понять, учитывая факт авторитарного воспитания и сильнейшего влияния авторитетов на формирование характера. Такие факторы значимо подавляют собственные желания ребёнка, которые могут фактически себя не проявлять даже у повзрослевшего человека. В этих случаях для полноценности мотивации и позитивных жизненных перемен как будто не хватает энергии «материнских» желаний.

К несчастью, проблемы этим не заканчиваются. Дефицит собственных желаний оказывает весьма пагубное действие на психическое здоровье: если желания плохо осознаются, значит они и плохо удовлетворяются, а это неминуемо сказывается на настроении человека – он погружается в навязчивые и непродуктивные мысли о смысле жизни, переходящие в отчаяние и депрессию. Ведь поддерживать более-или-менее оптимистичный взгляд на происходящее нам помогают простые человеческие радости и удовольствия, а их переживание происходит только при формировании у нас соответствующих потребностей и желаний. Если же таковые не созревают или не осознаются, то позитивно окрашенные эмоции переживаются очень сглажено (уплощённо), без яркого эффекта удовлетворения. Это не позволяет в полной мере снимать напряжение повседневного стресса и поддерживать хороший фон настроения, без чего появление мыслей о бренности нашего существования с конгруэнтными аффектами лишь вопрос времени. Механизм этот достаточно понятен, а альтернативой такому положению дел многие люди выбирают погружение в массу повседневных бытовых или профессиональных забот. Однако можно ли считать этот путь решением проблемы, или он – только бегство от своей психической реальности и рефлексии по поводу неудовлетворённости жизнью и не оправдавшихся надежд?

Также представляется высоко вероятным взаимное влияние проблемы дефицита желаний и недостатка заботы о себе, ведь желания повышают ценность жизни, а, следовательно, автоматически должны генерировать лучшую заботу о себе.

Предлагаем три клинические зарисовки без сопутствующих комментариев.

Евгений Яловега, Анна Яловега