Великий материнский мир под маской патриархата

Реальность

Мы живем в странном патриархальном мире, в котором мужчины обжились на выселках и вышках (искусство, наука, вахты, охрана, армия, кабинеты начальников, государственные кормушки, церковь, журнал Forbs, пивнушки, футбол…), а рутинная социальная жизнь от роддома и детского сада до полицейских кабинетов отдана на откуп женщинам.

Пока мужчины служат, воюют, воруют, играют, соревнуются, женщины воспитатели, учителя, преподаватели, врачи, бизнес-леди, продавцы, пенсионерки, матери и жены решают, как здесь все будет. Кого выбрать в мужья, как уберечь папу от пьянства, как растить детей, чем кормить, чему учить, как лечить, как хоронить, как сохранить мир во всем мире... Весь груз социальной ответственности лежит на женщинах и все это называют патриархатом.

Современная мужская вегетососудистая дистония (мачизм, сексизм, милитаризм, дутый патриотизм, грубость, обидчивость, слабость, истеричность, потеря достоинства и нарциссические способы его восстановления, безответственность и неспособность выполнять мужские и отцовские функции) связаны с зависимостью от матери. За маской патриархального уклада - скопления капитала в руках мизерного процента мужчин, использование и унижение женщин стоит страх перед матерью.

Современный так называемый патриархат, в отличие от настоящей власти отцов вторичен по отношению реальному матриархату.

Надежда на психологию в развитии нового социального мироустройства безосновательна. В психологии также правят женщины и из 100 психологов человек 75 будут женщины. Женщины также лидируют среди тех, кто занимается психологическим здоровьем и обращаются за помощью психологов. И если они работают над собой, значит и здесь они будут более здоровы, и социально компетентны.

"Когда твоя девушка больна"

Женское в мужчине начинается с матери. Ее образ и фигура навечно запечатлеваются в бессознательной психике. Избавиться от него немыслимо, сколько бы ни прошло лет.

Блатная романтика, воспевающая святость матери, противопоставляет мать обобщенному образу коварных и неверных женщин. Примитивно, но и прочие песенные произведения, написанные в другой тональности, ушли недалеко. Мать, женщина и девушка смешиваются до неразличения, и посвящение девушке начинает звучать как грусть - тоска по матери.

День как день,

Только ты почему-то грустишь.

Солнце светит и растет трава,

Но тебе она не нужна.

Все не то и все не так

Когда твоя девушка больна.

Образ любимой девушки проникает в сознание и накладывается на уже существующий материнский. Проходит немного времени и они уже слиты воедино - девушка, жена, мать. Дело не в Викторе Цое, просто в его строчках все так как заведено у мужчин: искать и находить приметы матери в своей 20-30-и летней возлюбленной. Или бросать девушек пачками в бесконечном поиске потерянной матери.

А если мать не потеряна и все еще со своим сыном, то и того хуже. Искать никого не нужно, но и жить незачем. Вместо жизни бессрочная служба матери, жене, детям.

А женщинам в этой ситуации остается лишь материнская роль при половозрелом муже-сыне. В идеале играть, не заигрываясь, а то в 40-50 лет ее суженный так и будет обращаться к ней: «скажи-ка, мать». 

- Мне нужна девушка.

- А какой вы себе ее представляете?

- Ну, она должна быть умной, доброй, заботливой и ласковой.

«Ищу маму» - написано на лбу этого юноши.

- У меня всегда грустное выражение лица.

И потом рассказ о том, как мама давала подзатыльники, лупила ремнем до 5-го класса, и как прятался от нее под кроватью.

- А где был папа?

- Он не принимал участия в воспитании.

Грустно жить кастрированным, печально, когда маме невозможно противостоять и нет папиной поддержки. Папа в состоянии нестояния и сыновья выросшие либо вовсе без отца либо с отцом, который был в стороне, когда мама наказывала

«Больная девушка» это боль и вытесненный страх мужчины перед мамой и еще страх мальчика остаться без мамы и ее эмоциональной подпитки.

И потому девушки не должны быть больными и грустными, они должны улыбаться и смеяться как несуществующая идеальная мать с лучезарной улыбкой. «Ты чокнутая, но мне нравится твоя эмоциональность», - говорит парень своей девушке и можно предположить, что он вырос в условиях эмоционального игнорирования, в строгости и в голоде.

Голодные младенцы

Мать остается главным объектом привязанности, если неутоленный голод младенца сохраняется на годы. Маховик матриархата набирает обороты. Чем мужественнее мать, тем меньше материнского и сильнее матриархат.

Это присуще людям, которые родившись сразу столкнулись с тем, что такое холодная психологически нарушенная мать и не знали с ней теплых отношений.  Были одеты, обуты и накормлены, но оставались эмоционально голодными.

Человек с пустым желудком зациклен мыслями на еде, с пустотой в душе – на поиске вечных ответов «кто виноват и что делать?»

Младенческий вывод о своей несосоятельности – «виновен я и ничего не поделать». Более взрослый, но все еще детский вывод – «виноваты они». Этот последний, конечно, более привлекателен, так как разгружает психику от беспощадной самокритики в сторону критиканства в духе гребаный мир.

Освободиться от самоуничтожения это уже шаг, точнее побег от внутреннего карателя (фашиста, чекиста, прокурора…). Малопривлекательные мужские образы все же лучше матери – ведьмы (тревожной, контролирующей, наказывающей и плачущей…). Иногда такой же бабушки.  

В самые первые дни и недели голод и холод ребенок способен связать только со своим собственным телом. Если мама призванная согреть его не справляется со своими обязанностями, то в детской самоцентричной вселенной все плохое связано вот с этим плохим телом.

Ощущение своей плохости – это единственное для ребенка, что может объяснить плохое состояние.

Ощущение плохости с годами оформляется в устойчивые идеи малоценности, вины, несостоятельности и в популярную религиозную идею греховности человеческой природы. Идеи с общим знаменателем «не-до»:

я недостаточно чист(а), красив(а), силен(на), умен()на, здоров(а).

Здесь уже по крайне мере понятно как обезболить себя на время и что предпринять. Нужно становиться сильнее, лучше, умнее,успешнее, богаче, духовнее... пока не придет идея о бессмысленности усилий и прожитой жизни.

Проект поздно или рано рушится, поскольку и сильные ломаются, и богатые плачут, и даже святых подлавливают бесы.

Если в полгода не было достаточно хорошего эмоционального отклика мамы, то его не будет ни в пять, ни в пятнадцать, ни в сорок. Вся жизнь на весы за то, чтобы услышать самые простые слова одобрения, сказанные мамой. Без гарантий.

- А почему по математике три?

- Страхолюдина ты моя!

- Вся в отца!

- В кого ты такой долбое#?

- Где ты нашла такого?

- Дура, лучше б квартиру купила!

И прочие родительские пощечины вместо слов любви.

Хронический эмоциональный голод и замороженные чувства. Голод, с которым ребенок познакомился с самого рождения, становится его пожизненным и привычным спутником.

Уже ни мать, ни отец и никто-либо другой, а уже сам человек становится для себя насильником и обвинителем – «ты голоден(на),ты ни на что не способен и это твоя вина».

До тех самых пор пока не сложится хотя бы приемлемый диалог с кем-то, до того времени пока не начнется эмоциональное наполнение материнским ничего не измениться к лучшему.

Но доверять кому-то после того как нельзя было доверять даже ей представляется верхом безрассудства и наивности. Тревога открытия себя зашкаливает. Кроме того может сформироваться психология сироты и голодный ребенок будет обречен стать вечно голодным и ненасытным, вызывая новые отвержения. Печальным, пугливым и агрессивным.

Агрессивные ведут себя как хищники и, попав в западню, отгрызают себе лапу. Это жестокая аутоагрессия и бесстрашие перед болью ради свободы. Человек в этом превзошел волка и может принять решение убить себя. Зависимые и испуганные ждут помощи, надеются на нее, потенциально готовы ее принять, сохраняют частицы доверия, но могут и укусить.

Еще есть одно очень человеческое решение проблемы – быть как все, то есть, болеть и лечиться. Возвращать себе потерянную мать сначала в виде зарплаты, а потом или сразу в виде больницы, палаты, успокаивающих средств, пенсии по инвалидности, обыденной бессознательности. Тяжелый труд и болезнь всех уравнивают – дает право на жалость и милосердие.

_______________________________

P.S. Если мы вдруг находим себя в мире, где надо делать выбор между ничтожностью и социальным успехом любыми средствами, между религиозным фанатизмом и бессознательной погруженностью в светские ритуалы, между болезнью и смертью, то он явно болен. И диагнозом будет не безотцовщина, а отсутствие матери в этом мире.

Если мы вспоминаем о маме и даже о том, что не смогли от нее получить, признаем исходный голод как стартовую реальность псевдопатриархального мира, то начинаем размораживаться и подкармливать себя. Как после голодухи, сначала чайными ложечками, потом столовыми до полного восстановления сил.